Петр Швецов представляет проект-исследование границ живописи на примере одного, вроде бы простого, мотива – пейзажа с болотом. Живописная фактура проходит здесь проверку на способность передать глубину подтопленной трясины, в которой увязают взгляд и смысл. Исходный импульс для работы дала научно-популярная книга В. Н. Сукачева «Болота, их образование, развитие и свойства», изданная в Ленинграде в 1926 году. В ней описываются причины возникновения и формы деформации кислой болотистой почвы, приводятся классификации топей по типам и видам, рассматриваются болотные флора и фауна.

Материальное экспериментирование со смысловыми пластами характерно для творчества Петра Швецова в целом. В проекте «Болота» на первый план выходит живопись, всю сложность берет на себя холст, а стратегии смыслопорождения впервые регулируются почти исключительно поведением живописных масс...

Проект «Болота» документирует постепенное раскрытие формата холста за щелочами, грязями, жирами, грунтами и лаками; последовательное очищение живописи от осязаемости скульптуры и объекта; эволюцию от материала к образу. Именно поэтому «Болота» – не живописная серия в строгом смысле слова, а круг работ, объединенных одной темой, исходным желанием всмотреться в максимальном приближении в этимологическую суть топи, в ее живописную глубину. Каждая новая работа и химически, и зрительно отличается от предыдущей, стоит на шаг дальше в исследовательской перспективе. Выбор жанрового мотива определил эволюцию стиля, но суровость избранных цветов изначально противилась салонности и самолюбованию, присущим пейзажному жанру в целом. От сухой черной театральности, восходящей к манере немецких «новых диких», исследование развивалось в сторону образов красного болотного леса в духе экспериментов раннего Мондриана и тревожных видений Мунка и, наконец, вылилось в спокойное хвойное русло пейзажной классики русских передвижников. Вглядывание в топь обернулось движением вспять, к искусству XIX века, в ходе которого кричащий животный ужас перед омутом ушел внутрь традиционных по форме холстов, замкнулся в них, затаился тревожной напряженностью.

Препарированный в творческой лаборатории пейзажный жанр обернулся суровой прямолинейной живописью без надписей и цитат-ужимок, без двусмысленностей «послания» и ответной интерактивности, без набивших оскомину игр в означающее и означаемое.

- Дмитрий Озерков

Живопись этой серии выполнена в характерной для художника манере, явно, отсылающей к малым голландцам. Значимую роль играет глубокий черный фон — именно он создает необходимый оптический эффект, благодаря которому изображенные художником персонажи, с одной стороны, обрамлены этой обволакивающей пустотой, с другой — выведены на первый план во всей полноте своей самости, своего присутствия, здесь-бытия. В самих произведениях словно ничего не происходит, но самом деле они документируют пребывание вещи в себе, их жизнь как отдельных частиц единого мира. Серия во многом напоминает галерею фетишиста, маниакально преследующего объект своего болезненного желания, — полуобнаженные тела, телесные капроновые чулки, кружевные бюстгальтера, нижние юбки и комбинации схвачены в своей неприкрытой хрупкости и беззастенчивости одновременно.

Чувственное, изображенное Швецовым, сперва озадачивает зрителя, смущает своей откровенностью и прямолинейностью, на него сначала неловко смотреть, разглядывать эти почти интимные прозрачности и складки. Но, как и все запретное, обычно сокрытое от любопытных глаз, оно притягивает взор и заставляет скользить взглядом по шелковистым и кружевным поверхностям снова и снова. Красота написанности, отстраненность изображенных персонажей, их явленная чувственность завораживают и отталкивают, даже отпугивают — через них мы встречаем себя. Поскольку схваченные автором вещи и то, как эти вещи схвачены, содержат взгляд смотрящего — то, что мы видим, уже давно смотрит на нас.

Написано на основе текста Лизаветы Матвеевой