СЕРГЕЙ ДЕНИКИН
НАСТИИ

Режим работы:

пн — вс

с 11:00 до 20:00

 Стоимость входного билета – 200 рублей.
Для пенсионеров и детей до 14 лет вход бесплатный.
Билеты можно приобрести в галерее.

Большая инсталляция Сергея Деникина, занимающая оба зала галереи Марины Гисич – достопримечательность и долгожданная невидаль для петербургского культурного ландшафта. Два десятка скульптур, десяток коллажей, объекты и проекции предлагают зрителю прогулку на границе потустороннего мира, где души и духи покачиваются в неторопливом танце. Настии – это движения, которые совершают растения в ответ на внешнее воздействие: свет, касание, изменение температуры. Через эту ботаническую метафору художник строит сюжет новой серии сновиденческих приключений деникинского эфемерного народца.

куратор: Александр Дашевский

Сергей /деникин/. Настии (куратор: Александр Дашевский)

Зрителю, привыкшему, что современное искусство пристает к нему, как оголтелый коммивояжер, втюхивающий свои нехитрые пестренькие товары, может быть с /деникиным/ сложно.  Художник мастерски выстраивает свою работу так, что на бегу ее было не посмотреть, в двух словах не рассказать, выжимку «главного» не сделать, даже сфотографировать практически невозможно. Нужно подождать пока глаза привыкнут к сумраку, пульс замедлится. Инсталляции /деникина/ предполагают неспешное движение вглубь и есть немалое удовольствие в том, чтобы прислушиваться к тихому бормотанию, переходящему в шелест, с помощью которого художник обращается к миру.  

Первое, что следует сделать стоя перед этим искусством - забыться. Буквально: забыть себя. «Поменьше «Я»» - так могло бы звучать художественное и социальное кредо /деникина/ (обратите внимание – он даже псевдоним свой пишет с маленькой буквы), если бы формулирование кредо не было слишком эгоцентричным жестом. Поведенческий рисунок художника выстроен как последовательное избегание публичности и прямой речи. Сергей, не дающий интервью, не любящий фотографироваться и видеофиксироваться, не желающий появляться на собственных вернисажах, исчезающий в момент, когда его стараются познакомить с кем-то важным и нужным, упорно, как партизан, не рассказывающий ничего о своем творчестве, давно стал излюбленным героем петербургских апокрифов. Но то, что на бытовом уровне выглядит как застенчивость, переходящая во фрондерство и неосвоенные правила успеха, на уровне личной этики и эстетики – достойно, логично и оправдано: автор устраняется, чтобы не отбрасывать тень на свои произведения, не вносить погрешность в тонко настроенную установку, не сбивать собственным дыханием естественную циркуляцию флюида между хрупкими тельцами его персонажей. То же требуется и от зрителя.  Повышение чувствительности восприятия, невозможное без должной скромности и умаления собственного присутствия, позволяет зазвучать застенчивым, но эпическим процессам, которые фиксирует художник. 

Прозрачность, хрупкость и невесомость – качества, которые /деникин/ ценит и выявляет в материальности своих работ, одновременно формируют систему координат, внутри которой выстраивается образный ряд конкретной выставки. Сцены, сюжеты и персонажи (насколько о них можно говорить в конкретном случае) – лишь один из компонентов визуальности произведения. Руководимый художником зрачок преодолевает этот слой, фокусируясь на тенях и рефлексах, отбрасываемых условным изобразительным пространством в трехмерный мир. Это важный момент – происходящее на поверхности коллажа или скульптуры множится, и нельзя сказать, что первичнее - изображение, работающее как слайд, его проекция на стену или отсветы, отбрасываемые при этом на потолок.  Пространство, организуемое /деникиным/ устроено по шаманическим лекалам – мир людей и мир духов разделены, но соотнесены, синхронизированы и отражаются друг в друге. Образ научной лаборатории (от нее на этой выставке остались химические штативы и фрагменты научных пособий, использованные в коллажах), как места, где биологическую жизнь можно производить, художник удваивает образом потустороннего пространства, где возникают и роятся духовные сущности, соединенные с гомункулами, зарождающимися в пробирках. Через эту оптику разглядывать изображения интереснее: вот стайка персонажей еще связана одной пуповиной, а уже каждый о себе что-то мнит: один ухарски подбоченился единственной ручонкой, другой глазки стоит, третий что-то взгрустнул. Вот существо – на треть сформировавшееся (голова уже есть), на треть еще физраствор, разлитый по колбам, на треть - инструкция по выращиванию, а все туда же – закатило глаза, надменно подняло бровь… Умилительные, жалобные и жалкие ребята, которые еще не успели и возможно уже не успеют пожить, чьи не разлепленные души еще покачиваются в сонном рое, но чей гонор уже бьет через край. Хрупкость и незащищенность их жизней, невесомость их амбиций и эмоций, и прозрачность, позволяющая увидеть это на фоне и в масштабе миропорядка – три точки, задающие плоскость, в которой лежит высказывание художника.

На этой экспозиции /деникин/ потеснил зрителя, оставив ему только половину пространства галереи. Другая половина, изъятая и огороженная, - сакральная территория душ и духов. Один из типов существ, обитающих там – люди-засохшие березки. Что-то происходит с березовым народом – обрубочки-сучочки драматично подняты, треугольные головки наклонены, на лицах тревога. Толи по обе стороны от границы материального мира сейчас неспокойно, толи зритель должен различить в небесной рощице свою собственную смятенную душу, но обычно неподвижные деревца призывно машут посетителям. Слово «настии» (вынесенное в название выставки) – это, как раз, движения, совершаемые растениями в ответ на внешнее воздействие: свет, касание, изменение температуры. 

Ветхозаветный образ человека как растения, человека как травы, гибнущей от дуновения ветра, впервые появившийся в Псалтыри, оказался востребованным во времена встрясок и перестроек, когда иллюзия контроля и возможности управления своей жизнью решительно рассеивается. Французский барочный мыслитель Блез Паскаль хотел подсластить пилюлю, называя человека «мыслящим тростником» и пытаясь помочь ему сохранить достоинство, ссылаясь способность здраво мыслить и подчиняться разуму. /Деникин/, не особо, судя по всему, верящий в исцеляющие свойства здравомыслия, утешает иначе: поднимет сиротливую травинку, пригреет и вклеит в коллаж.