ИВАН КАРПОВ, ДАНИИЛ КОРОНКЕВИЧ
ВЕСНА 21
Проект реализован при поддержке:
- Frants Art Foundation
- Time Technology
- Artitec
Текст: Герман Преображенский
Выставка представляет весну как самовоспроизводящуюся топику, выдвинутую силой искусства в выставочное пространство галереи. Сам художник мыслит конструкцию этой выставки как сборку «рецепта весны», сотканного из звуков, растений, запахов и света. Elementum`ы, из которых ткется это вечно пробуждающееся полотно, собраны на выставке в единую инсталляционную последовательность. По сути дела, в экспозиции сформирована целая лаборатория, череда опытов, в размеренной поступи которых по воле творца рождается чарующее обновление мира. Проходя из зала в зал, мы все более сближаемся с замыслом художника – дать перцептивную карту весеннего настроения – varia mens – бесконечные вариации подвижности избытка природной силы. Работа искусства проявляется в некоторой насильственности подобного синтеза: рассредоточивая подобно алхимику весну на «элементумы», художник затем собирает воедино ее причудливый живой организм. Характер этой сборки прочно связан со временем работы выставки – яркое солнце, пробуждающаяся природа, связан и с пространством – буквально вылепленные в галерейной белизне целостные флористические ассамбляжи преосуществляют и место.
Автор наблюдает за привычными сторонами растительной жизни – вегетативный рост, симбиозисы, ризоматическая пролиферация, и предъявляет эту мягкую жизнь в качестве аналитических процедур смотрения и вчувствования в природные процессы. Вчувствования, прежде всего, с нечеловеческой стороны.
Нужен ли природе наш взгляд для того, чтобы нежиться в лучах собственного успокоения и беспорядка? Становимся ли мы ближе к сути искусства, когда преодолеваем миметический рубеж, прочерченный нашим условным присутствием вокруг привычного экспонирования?
И, возможно, самый главный вопрос выставки – центрирован ли мир на нашем взгляде, придаем ли мы безупречность этой целостности только лишь своим вниманием к происходящему; не является ли мир неким беспорядочным нагромождением впечатлений, роста, событийности до тех пор, пока в него не приходит искусство?
Довольно банальная мысль о красоте как соразмерности и соответствии преподана на этой выставке с неожиданной стороны.
Принято думать, что энтропия – это беспорядок, а красота, напротив, связана с упорядочиванием. Но само разрастание, вегетация, новое, это и есть проявление энтропии. На месте, где до этого было чистое галерейное пространство, усилиями художника возникнет произведение искусства, что мы несомненно фиксируем как позитивное приращение. Но по отношению к первоначальному полю чистого наличия, произведение будет актом энтропийности. Красота связана с умножением жизни, и умножением различий. Различия разрастаются как растения в ретортах искусства, мы не контролируем ни эти различия, ни их разрастание. С объективной стороны – это действительно умножение беспорядка. Но получив, благодаря выставочному событию, доступ к искусству, мы видим мир по-другому. Мы фиксируем как эти различия прорастают сквозь нас, обретая упорядоченность, вплетаясь во все новые и новые итерации созидания. Эта непрерывная пролиферация жизни имеет имманентный характер, она словно взрывает вглубь само представление о красоте как о соразмерности, переворачивая и перекалибруя его взаимосвязи с миром нечеловеческих отношений.
Ботанический аттракцион завораживает и притягивает наше внимание. Художник как последовательный дидакт, учит нас созерцанию становления: вот здесь при перемещении света, как в мире Платоновской пещеры, рождаются фигуры понимания – схематы. Колбы то отбрасывают тени на стене, то вдруг самоустраняются в прозрачность. Символические конфигрурации лабораторной посуды образуют аллегорию человеческого тела – полости и течения, разъемы и растворение одного в другом. Аффективной кульминацией выставки является малозаметное событие, имеющее для автора глубокое символическое значение. Такое явление как дисперсия воды, преподанная как изысканное гастрономическое блюдо через систему реторт и колб, схватывается как флюидная алгебра сияния. Распадение спектра образует радужное свечение, словно намекая на соприродный характер искусства как вести бога. «И будет радуга [Моя] в облаке, и Я увижу ее, и вспомню завет вечный между Богом [и между землею] и между всякою душею живою во всякой плоти, которая на земле». – Ветхий завет, Бытие, Гл. 9 ст. 16
Эта связь венчает законченность сотворенного, она всякий раз восстанавливается с приходом весны, даруя надежду на прощение. Так, через сложную таксономию правил и сочетаний, через поиск гармонии в сложном постоянно разрастающемся Универсуме, автор ищет прощения как восстановления (apocatastasis) когда-то утраченного единства с миром. Создает и для нас, пусть хоть только возможную способность, видеть свет, стать вровень со становящейся логикой творения.
