ГРАФИКА. 2022

Я стал делать графику: разрываю листы и на родительской даче закапываю их в землю на пару недель, потом выкапываю, оставляю под дождём, они сами вымываются, и тогда я снова соединяю их в один коллаж. Всё это какие-то традиционные или народные обряды: японцы тонируют ткань, закапывая её в землю. На тех же лопатах, которыми копаю землю, я стал и выставлять эти листы. Потом я увидел у Дэвида Хэммонса лопаты в реди-мейд-скульптуре. Мне этот художник нравится, и он актуален для меня — его работы не устарели, хотя сейчас он делает то же самое, что и в 1983-м, когда продавал снежки. Полжизни он прожил в нищете — и обрёл популярность, когда ему было за 70.


Александр Цикаришвили

ГОЛЕМ И РЖАВАЯ МАШИНА. 2024

Александр Цикаришвили, художник и куратор, со-основатель группы Север-7 и Цветы Джонджоли, представил в стенах Marina Gisich Projects свой новый персональный проект “Голем и Ржавая Машина”. В нем автор, известный своими тотальными инсталляциями, авторскими техниками работы с землей и текстилем, собирает вместе, перечитывает, пересобирает, анализирует и иллюстрирует свои тексты, созданные за последние 20 лет. До этого момента поэтическое творчество хдожника представлялось в разных проектах лишь отрывочно и было не известно зрителю, даже хорошо знакомому с его искусством. В качестве форм “иллюстрации” к тексту, его расширения в пространстве и времени, Александр Цикаришвили использует разнообразные медиа: видео и авторский метод аудиографики, “говорящую” скульптуру, коллажную трехмерную графику и найденные объекты. Превращая пространство галереи в тотальный трехмерный коллаж из восспоминаний, образов, маркирующих определенный период истории, проносящейся у автора на глазах, обэриутских абсурдистских смешений, наслоений и тавтологий, художник как бы пытается создать многомерную карту образной и понятийной системы своего творчества, раскрывая перед зрителем механику собственного коллажного метода, произрастающего из текста. Голем и Ржавая Машина – проект, в котором автор по сути обращается к пересборке личного архива, соединяя самые разнообразные артефакты, при этом лирический, глубоко личный характер историй парадоксальным образом сплетается в тотальный текст, становящийся стенограммой исторических коллапсов, движений и мутаций.