КИНЕТИЧЕСКАЯ СКУЛЬПТУРА. ПРОЕКТ "12 ЗВУКОВ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ТЕЛА". 2013.

Петербуржский художник погружает зрителя в магический реализм, замешанный на фольклоре и анекдоте. В этом он продолжает линию мирискуснических художников Николая Сапунова и Степана Судейкина, регулярно совершавших вылазки на территорию условно-народного. Простая механика инсталляций Шишкина-Хокусая кажется дальней родственницей каруселей, которые писал Сапунов. 


В катании на карусели нет сюжета – только вихрь восторга, захватывающий всех от мала до велика. Если Шишкин-Хокусай и пишет сценарии для своих объектов, то держит их в секрете. Иногда можно логично и непротиворечиво пересказать последовательность движений, которые совершают отдельные элементы машин художника, но чаще всего иносказательный смысл его кинетических скульптур остается скрытым. На первый план выходит контраст между обнаженной механикой и стилем изображения персонажей, напоминающим о метафизической карикатуре Гарифа Басырова, Леонида Тишкова и других графиков, начинавших в 1980-е. Шишкин, однако, слишком увлечен процессом анимации фигур, чтобы придавать им устойчивый смысл. Механика здесь неотделима от графических образов, которые могут быть и очень простыми – так кастрюля на плитке разделяется на составные части и снова складывается в бытовую сценку. 


Для мирискусника карусель не только идеальная сцена для многофигурной композиции в богатом на человеческие типы месте (ярмарке), но и метафора сексуального возбуждения, охватывающего участников языческой пляски с механической начинкой. Шишкин-Хокусай тоже видит связь между полетом и эротикой: во многих объектах “12 звуков человеческого тела” фигурируют обнаженные девушки, застигнутые как будто in fragrante delicto. Одна отправляется на седьмое небо, другие пробуждают спящего в земле медведя, третьи наслаждаются одновременно едой и мочеиспусканием. Связь левитации с основным инстинктом хорошо описана в психоанализе и богато проиллюстрирована сюрреалистами – достаточно вспомнить фотографии и натюрморты Сальвадора Дали с летающими предметами обстановки и посудой. Полет лишает стыда и крепко связан со страхами. Действие одной из работ Шишкина-Хокусая происходит на кровати. Прямо на простыне стоит стул, под ним – тазик для мытья ног. На стуле в позе испуганного Эрота подпрыгивает обнаженный мальчик, рядом с ним – женщина на кувшине. Антропоморфные персонажи в замешательстве: на кровать прыгнула собака, из ее пасти выскакивает надпись “ваф”. Чему помешало животное, неясно – то ли инцесту, то ли обычной процедуре подготовки ко сну. Двусмысленность действия подчеркивает ценную для Шишкина-Хокусая мысль о тотальной неопределенности и бессвязности мира. Все на свете лишь повод для строительства новой карусели, а реальность лишь подкидывает материал для парадоксальных механических игрушек. 

ПРОЕКТ "НАБЕРЕЖНАЯ РАБОВ". 2021

«Набережная рабов» репатриирует работы, сделанные художником для павильона России на Венецианской биеннале 2019 года, и дополняет их новыми вещами. Художник отказывается от трансляции статичных смыслов Большой Культуры в пользу активного подхода к драматургии музейного показа. И если официальное повествование о павильоне то и дело срывалось в поминки по высокой европейской культуре, то работа Шишкина-Хокусая, особенно с новыми элементами, выглядит «классикой на руинах Европы» (так Мюллер квалифицировал тексты Антонена Арто в небольшом, но мощном сочинении 1974 года). Шишкин-Хокусай разрабатывает тип персонажей, которых хочется назвать анти-Существами, хотя они тоже обезоруживают публику. Это (чаще всего) обнаженные девушки, обрисованные несколькими линиями на фанере. Они погружены в размышления и взаимодействия с (иногда) невидимыми собеседницами или объектами. И вызывают либо острую реакцию на наготу как таковую, либо стыд подглядывания, вызывающий сбой эротических ориентиров: в их позах и занятиях нет и намека на акт соблазнения. Они, скорее, очаги Разума и антагонисты «фаустианского человека», всюду ищущего и разлагающего трупы. Наследницы девочек американского художника-аутсайдера Генри Дарджера, дев сюрреалиста Поля Дельво и героинь Хайяо Миядзаки, они действуют так, чтобы остановить все другие движения и мотивации вокруг. В проекте для российского павильона они располагаются в пространстве богатых голландских натюрмортов. В качестве декорации для их недеяния снедь становится метафизическим пейзажем, калорийность исчезает, как дым, а рамы, наоборот, разбухают от дополнительных почек, веток и стволов. Он тасует композиционные схемы имперской образности (рамы, картуши, классические позы и группы), возвращая их в состояние эскиза. Лишив аллегории и растительную символику триумфальности утверждения геополитических побед, художник использует их как обрамление для 3D-видео, где статуи обливаются розовой жидкостью (кровавым потом от стресса?). Шишкин-Хокусай видит в произведениях искусства «живые машины». Произведение рождается из органики взгляда и желания, оставаясь продуктом технического мышления, сделанности. Здесь Шишкин-Хокусай вступает в диалог с театром авангарда, искавшим способы внедрения машинной логики в действие и сценографию. Концептуально близкой предшественницей поисков художника в этом направлении является биомеханика Мейерхольда, а иконографически конструкции художника напоминают эскизы итальянского футуриста Фортунато Деперо к неслучившейся постановке «Песни соловья» Стравинского в Русском балете Дягилева (1916). Если Деперо «концентрируется на способности людей сливаться с механической природой нового мира», как пишет современный исследователь, то персонажи видео Шишкина-Хокусая уже не нуждаются в лопастях и шестеренках, чтобы казаться автоматами.

ВИДЕОИНСТАЛЛЯЦИЯ. "ПРОЕКТЫ КРОВАВЫХ ФОНТАНОВ ДЛЯ СТРАНЫ ВАМПИРОВ". 2018.

Придуманные Шишкиным-Хокусаем фанерные персонажи довольно быстро стали очень популярными. Они сохраняют первоначальный игровой элемент, позволивший автору однажды сравнить их с оловянными солдатиками. С их помощью можно рассказать практически любую историю. «Фанерные фигуры — моя волшебная палочка, позволяющая легко преображать любое место», — говорит Шишкин-Хокусай и начинает «офанеривание мира», заполняя его своими инсталляциями.


Александр Шишкин-Хокусай постоянно работает с темой музея, по-разному оживляя «застывшую классику». Многослойная барочная декорация, кровавая Венера Таврическая, взирающие на нее женщины в ватниках. Художник смешивает художественные стили, пластические формы, мировую историю. Можно вспомнить, что еще совсем недавно люди в грубой и больше подходящей для концлагеря одежде были посетителями залов античной скульптуры Эрмитажа. Венера анимирована потоками крови, словно страдающая языческая богиня, принесенная в жертву народу «страны вампиров». Вместе с тем в этой работе художник выказывает предпочтение именно такой дошедшей до нас скульптурной форме Венеры. «Изучая чистую пластику, — признается художник — начинаешь замечать, что в человеческом теле, как ни странно, руки и ноги пластически очень однообразны». Поэтому форма Венеры Таврической, по мнению Шишкина-Хокусая, «достигает иконографического звучания».


Одно из главных свойств Санкт-Петербурга со времен его основания — макетность» город с самого начала воспринимался как придуманный, ненастоящий, временный. Для многих художников и жителей города барокко представляет собой естественную среду обитания и по праву присвоенный художественный язык. Строя инсталляцию в виде грота или скорее алтаря, посвященного Венере Таврической и наполняя его всеми темами и героями своего искусства, художник создает точный образ временности и ветхости всей этой театральной постройки.