Рудьев Андрей

Большая часть сюжетов найдена автором прошедшим летом в музее Ватикана – этом изнуряющем визуальном марафоне через анфилады залов, когда к концу пробега глаза уже нестерпимо жжет от образов, а фотокамера забита множеством неидентифицируемых фрагментов. Часть из этих фрагментов и выбрана художником для создания собственной серии. Пространство всех картин серии намеренно разбито на два отчетливо разделяемых плана. Для переднего плана художник отбирает полные движения и ярких эмоций драматические многофигурные сюжеты из жизни богов (как христианских, так и античных), а на заднем плане пылают огненные стигматы реалий, воплощающих недавно пережитый (но все еще обжигающий нас) век научно- технического прогресса. Новый «задник» добавляет классической пьесе иное измерение. Недавний восторг перед прогрессом вдруг обретает черты мифологии и тоже воспринимается как условная «античность». У современного художник нет запаса времени доступного мастерам Возрождения, когда прорисовка каждого образа бесконечно улучшается и улучшается нанизыванием слоев и лессировок. Рудьев не старается сравниться или скопировать манеру старых мастеров. Он сохраняет условность и останавливается там, где живописные экзерсисы еще можно было бы продолжать и продолжать. Но условность здесь гораздо важнее копирования. Не забудем, что за спиной автора (и человека большую часть жизни прожившего в XX веке) советская школа монументальной живописи, где героические фигуры и позы строителей коммунизма как и в божественной Утопии списывались с античных богов.

Проект Андрея Рудьева «1:20» – очень личный, авторский рассказ о «Духе времени», который растворился в бесчисленном множестве разных взглядов, макетов этой реальности, каждый из которых создан в попытке найти свое убежище: место, где логика порядка будет хоть сколько-нибудь ясна. Сегодня мы наблюдаем побег каждого в собственное «время»: свой макетик действительности, склеенный из воспоминаний, отпечатанных на сетчатке образов и значимых сюжетов из символической истории мира. Автор будто бы наблюдает тысячи разных времен, пролетающих вихрем в одну единицу времени. Коллажный метод и сложносочиненность рассказа множат взгляды перемигивающихся друг с другом персонажей: юные ученики школы бокса с удивлением смотрят на лысоватых лидеров ГКЧП, одетых в побитые молью костюмы, все тот же фантомас постоянно возвращается в масках новых должностных лиц, хоровод памяти замыкается, а беззаботная пара селебретис хохочет в глаза зрителю, не замечая полыхающего за спиной горизонта...

В этом лабиринте многомерного нарратива постоянно наталкиваешься на микро-противостояния: прошлое и настоящее, порядок и хаос, беспечное и тревожное, мускулинное и шаблонно-женственное. Становишься свидетелем светских бесед между образами, наполненных взаимными колкостями, – обоюдных подмигиваний истории. 

Лиза Цикаришвили

Как в советской песне «Из чего же сделаны наши мальчишки», Рудьев и его картины слеплены из смеси советской иконографии, западного фетишизма, метафизики, конструктивистского дизайна и техномузыки. Виллем де Кунинг как-то сказал: «Живопись всегда была мертвой, и я не хочу, чтобы это меня беспокоило», и Рудьев этого не хочет. Поэтому он продолжает запечатлевать на холстах свои находки, которые образуют новые ячейки в ящике его истории. Работы Рудьева окутывают чувством ностальгии и винтажной привлекательностью, передают ощущение «взгляда на тысячу ярдов» – погружают в меланхолическую отстраненность и вырывают из настоящего.

Сергей Братков