Групповой автопортрет неизвестного с хвостом и на шпильках
1.
На первый взгляд – это выставка живописи и сложно поверить, что тут речь идет о чем-то, кроме колористических утех. Швецов сделал буквально все, чтобы его картины транслировали романтическое буйство, пастозное сибаритство и живописную маэстрию. Жирный черный красочный слой на фонах запечатлел широкие «от бедра» взмахи шпателя. Томные прелести утонули в лессировках или выгнулись многослойными фактурами. Барышни изображены в шкурах, масках, туфлях, чулках, снабжены вычурными именами, как на сайтах, предлагающих коммерческий секс. Жаркие рубенсовские тени, рембрантовское золото в полутонах, киферовские комки и сгустки, размашистый рихтеровский флейц. Швецов наполнил свои работы убийственными аттракторами, триггерами, запускающими нерефлексивный восторг. Или такой же нерефлексивный гнев: «опять картина воспевает гендерное неравенство, опять эстетизируется расчеловечивание женщины, и это все сейчас, когда насилие всех сортов оказалось легитимировано»!
Чем сильнее эмоциональный отклик, тем громче закадровое хихикание автора. Живописные приемы и сюжеты, которые так ловко громоздит Швецов, нужны, чтобы превратить картину в издевательский балаган. То, что происходит на холсте, сплошное хулиганство: игра в объективацию, воспевание фетишизма, переходящее в гротеск, балансирование на грани классики, порно и контемпорари. Подсунуть под видом «высокого искусства» нарциссическую буффонаду с переодеванием из цисгендерного угнетателя, в его жертву на шпильках и в перьях - типичная для Петра Швецова стратегия. Живописные соблазны тут нужны, во-первых, для того, чтобы заманить незадачливого эстета в это секретное шапито. Во-вторых, как реквизит для представлений. В-третьих, как документация и свидетельство. Таким образом, жанр этой экспозиции - архивная выставка о серии перформансов.
2.
Открывается занавес. С одной стороны сцены появляется Швецов в образе профессора изобразительных наук с насупленным видом в белом халате. С другой стороны - Швецов в образе модели. «Хоп» - командует профессор и модель остается в неглиже. «Хоп» - командует профессор, и модель принимает нелепую позу. «Позвольте, позвольте», - гнусавит профессор и с большим пафосом прилаживает модели на голову мешок. «Важнейшая деталь» - говорит профессор и вручает модели кривую ветку. Начинается сеанс живописи. «Хоп» - командует модель, и профессор остается в неглиже. «Хоп» - командует модель и профессор встает на шпильки. «Позвольте, позвольте», - говорит модель и они с профессором пускаются в пляс под зажигательные ритмы 1930-х.
Так должно бы выглядеть шоу Петра Швецова, если бы он делал упор на дрэг-квин составляющую своей практики. Она, бесспорно, есть и проходит красной нитью через многие проекты художника. Смена образа, невероятные костюмы, игры гендерными и социальными ролями постоянно присутствуют в артистическом арсенале и в повседневном поведенческом рисунке Швецова. Начав как умудренный дедуля, продолжая как поп-дива, он может перейти к холодному дендизму или к атлетическим трюкам. И закончить учтивыми светскими обнимашками. Так же и с медиумами: в результате рисования у художника может получиться лэнд-арт, в результате перформанса – живопись, в результате ваяния – облысевшая лиса в силиконе. Зритель все время не знает, что ждет его через минуту, не угадывает, остается наедине с обманутыми ожиданиями и веселящимся травестийным автором.
Однако, нечто посложнее желания вечной дискотеки движет Швецовым. Проект следует рассматривать не как серию отдельных работ (картин, сеансов живописи, представлений), а как сложный изменчивый автопортрет, перформативно пересоздаваемый на протяжении многих лет. Чуткость к собственным потенциям, отказ редуцировать себя, нежелание соответствовать стандартам и предписаниям – вот что на самом деле стоит на кону. Смена образов препятствует воспроизведению гендерных и возрастных ролей, социальных и национальных мифов. Очаровательное паясничание, нарциссизм, веселый карнавал подрывают бинарные оппозиции, черно-белое зрение, навязываемые дряхлеющей властью. Уместно ли такое веселье сейчас? Да, сейчас особенно.
Александр Дашевский
