Никифоров Юрий

С начала до середины 2000-х годов в искусстве Юрия Никифорова, уже тогда получившего прозвище «Полковник», происходила пластическая и смысловая трансформация. Художник и до этого времени не боялся ни экспрессии, ни брутальных материалов, ни большого формата, ни больших тем. Однако, «центр тяжести» в работах того периода стал смещаться от решения пластических задач и поиска выразительного жеста к трансляции социального и экзистенциального недовольства, тревоги и несогласия. Поролон, провода, волосы, грязь, окурки, ржавые болты, жир, гипсокартон, гнутая арматура, вата не просто дополнили изобразительный арсенал художника, разнообразили набор фактур и увеличили абстрактную выразительность. Они придали произведениям неприятную и опасную тактильность, настойчиво напоминая о тяжелом и болезненном существовании, происходящем за пределами внимания художественного сообщества. На фоне экономического роста, жизнерадостного потребления, наслаждения прелестями неравенства, светской жизни и формирования отечественной версии гламура, произведения Никифорова вдруг начали говорить о тех, чьими лишениями оплачен затяжной банкет: о людях труда, об обездоленных, о скудной продуктовой корзине, руинах социалистического проекта и ослеплении рекламным блеском и капиталистическими посулами. О большой неизбежной травме, личной и общественной как о средстве прозрения и способах ее лечить.

Александр Дашевский 

Место Юрия Никифорова в современном российском искусстве пока не артикулировано. С одной стороны, он активный участник культурной жизни Петербурга 1990-х – 2010-х годов, организатор выставочной площадки «Арт-Полигон» в арт-центре «Пушкинская-10», со-основатель галереи «Parazit», из которой вышла добрая половина действующих петербургских художников, авторитет, участник доброй сотни выставок, среди которых собственная музейная ретроспектива с каталогом. 

С другой стороны, на одном из поворотов новейшей истории отечественной культуры (а именно во время перехода от веселых горизонтально-самоорганизованных 1990-х к элитарно-буржуазным 2000-м) Никифоров, как и многие в его поколении, занял критически-диссидентскую позицию по отношению к нарождающимся художественно-капиталистическим институциям, ценностям, которые они транслировали, и навязываемым ими властным отношениям. Институциональное поле ответило взаимностью: Юрий Никифоров стал художником неудобным. 

Интерьерно-коммерческое функционирование работ его не интересовало, эстетика не попадала в изменчивые вкусы нового буржуазного класса, разучивать жеманный новояз, на котором тогда объяснялось российское контемпорари, он не спешил, признавать новые культурные иерархии и выдруживать себе в них место тоже. Поведенческий рисунок Никифорова еще меньше соответствовал установкам эпохи. Строгий, ершистый, резкий, требующий от себя и собеседника разговора по существу, нетерпимый к селф-маркетингу и новым светским ритуалам, он выглядел «стародумом» и «невписавшимся» на фоне пестрых, шумных, игристо-булькающих арт-праздников. Искусство Никифорова надолго выпало из профессиональной галерейно-выставочной ротации.

Сейчас, когда проект бизнес-интеграции в интернациональную систему современного искусства похоронен без почестей, а конкурентоспособность и маржинальность перестали быть мерилом культурной ценности, для серьезных институций настало время архивной работы, усердного заштопывания дыр в новейшей истории искусства и кропотливого сбора имен и явлений, которые не вмещались в прокрустово ложе отечественного арт-рынка, гнули свою линию и вырабатывали собственные стратегии существования, смыслы и ценности. Имя Юрия Никифорова – одно из таких.

На выставке «Разрез глаза: Штопка» выставлены работы художника разных циклов, позволяющие проследить траекторию его творческих поисков от 1970-х к 2010-м годам. Многие произведения демонстрируются впервые за тридцать лет.

Александр Дашевский