ИЗНУТРИ - СНАРУЖИ.
Под прострелянной пилоткой
Кто-то тепленький живет
Павел Пеперштейн
Там, — сказал Кот, махнув правой лапой, — живет Шляпник, а там, — он махнул другой лапой, — живет Мартовский Заяц. Можешь пойти к любому из них — они оба чокнутые. (…) мы тут все сумасшедшие — и я, и ты.
Льюис Кэрролл
Своей выставкой «ИЗНУТРИ СНАРУЖИ» известный семейно/творческий союз Марины Алексеевой и Бориса Казакова определяет модель мира — «дома, в котором мы живем». Старая «мебиусовская» модель советского киника Олега Григорьева «в клетке, как на ветке» ушла в прошлое. А мы существуем в мире искусства, в котором в дуальной оппозиции «внешнее-внутреннее», первое настолько стало доминировать над вторым, что само превратилось в нейтральную, безынтересную поверхность. Произведения, создаваемые исключительно для демонстрации; общение посредством внешней оболочки — «персоны»; политика «потемкинских деревень» и т.д. — все это продолжает работать, но совсем не интригует. Этой фасадной империи противопоставляется мир, напоминающий катакомбы ранних христиан, партизанские схроны, детские «секреты», вертепы и витрины магазинов игрушек. Внешне объекты Марины, открывающие экспозицию, восходят к театральным макетам сценических коробок и кукольным домикам, появившимся в Европе в ХVI в. (старейшим из сохранившихся считается домик Петронеллы Ортман из Королевского музея Амстердама — города, где традиционно не занавешиваются окна). Марина — хозяйка знаменитой галереи «Сельская жизнь», помещающейся в старинном дачном доме в Коломягах, начала создавать свои «интерьеры» в конце 1990-х, когда в общинно-коммунальной стране все стали обзаводиться частным жильем. Десятки интерьерных коробок художницы — храмы различных конфессий, разнообразные общественные и приватные пространства — это укромные феодальные хозяйства по производству новых смыслов, мир потерявший тоталитарную доминанту после перестроечной «шизореволюции». Обитатели этих интерьеров куда-то отлучились, оставив свои дома под нашим наблюдением и умилением. Хотя, может быть, это пространства сна, где не ступала нога человека. Или это «мир иной» мистика Сведенборга, где ангелы — те же почтальоны, булочники и каменщики, что и в земной жизни.
Со временем, подобно домам американского фантаста К. Саймака, за окнами которых открываются чужие вселенные, домики Алексеевой стали обладать «двойным дном» — в них появились двигающиеся изображения, комментирующие интерьер, созданные Борисом — художником и кинорежиссером. На этот раз мы видим 7 интерьеров с динамичными перспективами: галерея с оживающими картинами; купе поезда, с проносящимися за окнами пейзажами; заводской цех с работающим станком, а так же Овальный кабинет Белого дома, музей, тюрьма, дача. Теперь для них Марина сама создала звук и видеоизображение.
Зал с экспозицией Бориса — это сотни помещенных в рамы картинок «9х9» — съемочного материала его нового фильма «РЫБА». Казаков, известный своей невероятной медитативной усидчивостью, создавал фильмы, где от руки разрисовывал каждый кадр кинопленки («Колы» 1999). Главным мотивом режиссера-рисовальщика является бодрое пантеистическое перетекание материи — трансформация одного образа в другой («Собака» 2001). Последний фильм потребовал создания вручную более 3000 изображений.
Экспозицию творческого дуэта объединяет сущностный для выставки объект — обобщенный образ дома с пятью окнами и дверью. В каждом окне — закрылись-открылись занавески, кипит или ползет своя жизнь… Эта инсталляция превращается в аллегорию одной из центральных (от Вельфлина до Кастанеды) и актуальных поныне проблем гуманитарии прошлого столетия — видения. В обыденном скрывается нечто невероятное, взгляды на внешне нейтральные вещи оказываются абсолютно несовместимыми — все зависит от точки зрения и опыта наблюдателя.
Однажды Олег Котельников вслед за Чуковским, у которого «свинки замяукали, кошечки захрюкали», разделил художников на говорящих «мяу» и «хрю» (надо заметить, что в СПб еще есть искусство, в котором молчат и сопят неоклассические герои, или скрежещут машины). Искусство Марины и Бориса, очевидно относится к «мяу». И это «мяу» Чеширского Кота, свирепая улыбка которого сулит еще много хорошего.
Андрей Хлобыстин