Нет никаких сомнений, что Горшков сошел с ума, тронулся, ебанулся… А как иначе, если он, по его же собственным словам, нашел «кристалл чистейшей крезы» и намеревается предъявить его миру? Как ещё это может быть, если невозможно открыть (внутри себя) «кристалл» и не поехать кукухой?…
Удивительно, насколько беззаботно Горшков говорит о «кристалле» — также легко и непринужденно, как соединяет в своих работах одну вещь с любой другой. Эта лёгкость иллюзорная, но скрытая от зрительского взгляда, потому что сам подход Горшкова к конструированию изображения, оформившийся в «Фонтане всего»[1], парализует любую попытку разобраться, как это сделано. Его работы как будто просто случаются. Они не придумываются и создаются шаг за шагом, а появляются сразу такими, какие они есть, сами собой.
В воображении возникает образ этого производственного процесса. В просторном помещении по конвейерной ленте движутся основы будущих плоскостных произведений (на скульптуру фантазии уже не хватает). Они изготовлены из разных материалов и имеют преимущественно прямоугольную форму. Рядом с лентой стоит огромный контейнер с «живописной массой», состоящей из художественных (красок, лака) и нехудожественных (пластилина, монтажной пены, смол, искусственных волос) материалов, найденных объектов, фрагментов ремесленных произведений и заимствований, типов мышления, концепций, систем мирочувствования и идей. Перенос «массы» от контейнера к ленте осуществляется с помощью манипулятора, который вываливает содержимое на заготовки, делающие короткую остановку в его операционной зоне. Несмотря на короткий производственный цикл, процесс остается неподконтрольным и зависимым от случайностей[2]. Что каким-то получается, таким и остается. Но получается-то великолепно! Может, это влияет «кристалл»?
«Кристалл чистейшей крезы» — это совершенный художественный жест, на который только способен художник. Его преобразующее действие подобно таинственной алхимической реакции, превращающей заурядные вещи (ремесленную живопись, мемы и картинки из интернета, предметы мебели и повседневного обихода, детские игрушки, праздничный реквизит и прочие материалы) в произведения искусства. Его воздействие на вещь так сильно, что вместе с природой вещи (изначально бытовой и функциональной, затем художественной) преображается и её физическое состояние. Вещь становится непристойно красивой, совершенной, эталонно сделанной. Пни прорастают роскошными смоляными и каменными скульптурными деталями в изумрудных и янтарных разводах, теплым и глубоким отблеском вспыхивает благородная бронза, холодно и отстраненно растекается по плоскости алюминий… В фантастическом тигле «кристалла» всё сплавляется со всем, и это причудливое соединение разных визуальных культур, образов, источников, материалов, языков и явлений понять совершенно невозможно.
При встрече с этим непреодолимым затруднением вспоминается концепция «эстетики отсутствия» немецкого композитора и режиссера Хайнера Гёббельса[3]. Это неожиданно, потому что, на первый взгляд, работы Горшкова не располагают к их описанию в подобных терминах: пустоты, исчезновения, отсутствия. Однако двух авторов сближают подходы к созданию произведений, которые направлены на сопротивление пониманию в значении сведения содержания к уже известному. Гёббельс говорит о пустом центре театральной постановки, возникающей, когда фигура актера лишается своего доминирующего положения на сцене. Аналогичным образом Горшков освобождает традиционные медиумы искусства от всего, что служило фундаментов классической концепции художественного восприятия и, в первую очередь, от принципов организации живописной плоскости.
Произведения Горшкова избыточны, в них столько всего происходит, что не происходит решительно ничего. Зритель не может выделить и проследить ни одну историю. Все они и каждая в отдельности растворяются в многослойности и полифонии, и вместе с ними исчезают композиционная структура (центр, периферия; планы дальности и проч.), сюжетная или тематическая канва, действующие лица, главные и второстепенные детали… И, черт возьми, Горшков не дает никакой подсказки, куда и/или на что смотреть.
С этим сложно смириться, ведь хочется увидеть хоть какую-то историю, сюжет, сцену. Это обстоятельство невероятно бесит и сводит с ума, но глаз не оторвать — по причине визуальной аттрактивности и странной магнетической привлекательности работ. Странной, потому что они противоречат традиционным представлениям о Красоте, которая всегда отождествлялась с пропорциональной Формой[4]. Избавляясь от нее, Горшков подводит зрителя к самую краю бездны, он ставит его лицом к лицу с непознаваемым бесконечным, которое не имеет предела и не сводится к ограничивающему реальность правилу. Горшков оставляет мир хаотическим и непонятным, чтобы в отсутствии порядка найти свою Красоту.
Горшков говорит, что «кристалл» всегда сопровождают горгульи. Острые массивные в хамелеоновых переливах создания встречают зрителя, может быть, вовсе не для того, чтобы сберечь «сокровище» от посягательств человека. Вдруг они предупреждают его об опасности, что сокровище может обернуться проклятьем, если с сокрытой в нем силой не получится совладать?
[1] «Фонтан всего» — персональная выставка Ивана Горшкова в Московском музее современного искусства (Гоголевский бульвар, 10), состоявшаяся в 2019 году.
[2] Я считаю важным дать описание реального производственного процесса, однако оно противоречит ходу повествования. Во избежание этого конфликта я привожу описание в сноске. Процесс создания произведения состоит из большого количества этапов, среди которых поиск и сбор цифровых и материальных источников и манипуляции над ними; перерисовывание ассистентом источников, их фрагментов и комбинаций; корректировка живописного изображения дополнительными красочными слоями и/или деталями; подготовка «накладок»—рельефов: формовка и шлифование объектов из бронзы и искусственного камня; фрезеровка и печать по алюминию, покраска и состаривание вещей и т.д.; интеграция «накладок» в живописную поверхность с применением клея, смол и других хитрых и специально изобретенных способов фиксации; аэрография, и проч. Кажется, такой комплексный процесс затруднительно свести к игре случайностей и непредсказуемости появления искусства.
[3] Гёббельс, Хайнер. Эстетика отсутствия.
[4] «Обычно прекрасной мы называем вещь пропорциональную. Это объясняет, почему еще со времен античности Красота отождествлялась с пропорциональностью» (см.: Эко, Умберто. История красоты).
Куратор: Алексей Масляев
Официальный партнер выставки отель WYNWOOD