Богомолов Глеб

Мандорла – означает световой поток, излучение, эманацию божественной силы. Это спиритуальное пространство, «облачающее» божество в каноническом искусстве и выражающее концентрацию его светоносной духовной сущности. Семантика и энергетическая сила мандорлы побуждают Глеба представлять ее в форме ромба, имеющего свою традицию в истории древнерусского искусства. 

Динамичность ромбовидной мандорлы, ее пластическая стремительность и ритмическое изящество сопрягаются с геометрической определенностью второго плана, что подчеркивается рисунком «досок» фона, сквозным орнаментом охватывающим все поле холста. Композиция строится по принципу сопряжения противоположного и развивается на контрасте яркой остроугольной формы и спокойного живописно уравновешенного фона. 

Такая контрастность создает эффект ее обратимости восприятия: символический ромб может восприниматься как разъем между створками «занавеса» или же как парение мощного, независимого, свободно проявляющегося символа на контрастном ему «иконном» фоне. 

Татьяна Шехтер

искусствовед, доктор философских наук, профессор, заведующая кафедрой искусствоведения СПбГУП,

заведующая сектором специальных программ Государственного Эрмитажа.

«Мне необходимо рассказать, с чего все началось. Я огляделся и увидел тех, кто окружал меня. Герои, холуи, конформисты, гладиаторы, еретики… беспощадные, мерзкие, жестокие, надменные…Они надвигаются, они рядом… <…> Стоп! Спокойно. Так было всегда, вчера… в прошлом веке… в античности…»

Монолог художника. Герман М. Ю., Кушнир И. А. Глеб Богомолов. СПб.: П.Р.П., 2007. С. 14.

Портреты несуществовавших персонажей – творческая акция редкой смелости. Сочиненный герой, действующий в драматической, «сюжетной» картине, – не редкость в истории искусства: он рождается во взаимодействии с другими действующими лицами, неся в себе поступок и характер. Однако написанные Богомоловым лики – только лики, за ними –смутно – угадывается эпоха, но никак не событие. Даже не просто эпоха, а некое суммированное ощущение античной древности. И не розово-голубой банализированной красоты, но жестокого, пресыщенного кровью и знанием времени.

Застывшие в ледяном безмолвии лица несут в себе нечто от микеланжеловского «Давида», в котором современники видели

качество, определяемое едва ли переводимым словом «terribilità». От римских цезарей до византийских владык, до иконы,

видения и, наконец, даже к мерещемуся сквозь зеркала времен и намеков собственному воображаемому автопортрету — диапазон представлений поразительно велик. «Резкое расхождение прошлого и настоящего, — писал в 1930 году Хосе Ортега-и-Гассет, – характерный признак нашего времени, объясняющий тревогу в душе нашего современника.

Мы чувствуем, что вдруг оказались на земле в одиночестве, что мертвые умерли не в шутку, а по-настоящему, что они уже никак не могут по-мочь нам». Особый дар позволяет Глебу Богомолову протянуть тонкие, вибрирующие, но надежные нити от прошлого к настоящему и будущему, ощутить человека в непрерывном и нетленном времени, частью его. Как писал великий психолог Л. С. Выготский: «Искусство есть <…> способ уравновешивания человека с миром в самые критические и ответственные минуты жизни».

В этом смысле творчество Богомолова творит чудеса. 

Михаил Герман

«Давно, в детстве, в разгромленном войной Фёдоровском соборе (в Царском селе), среди битых кирпичей, мятых автоматных дисков и прочих русских и немецких остатков, мне попалась на глаза тельняшка - избитая дырками от пуль и в засохшей крови. Я вдруг понял - внутри неё был человек. Дыры как след трагедии и трагедий — это важная для меня тема».

Глеб Богомолов