Иван Горшков устроил в Новой Голландии свой летний сад: он расположил среди деревьев фигуры причудливых форм, сделанные в изощренной технике из железа, которое покрыто радужно переливающейся глазурью. Персонажей его инсталляции всего семеро. Главный из них – Фонтан, и он-то и напоминает подтаявшее крем-брюле в гигантской чаше-креманке, на склоне которого проступило человеческое лицо из тех, что карикатуристы-аниматоры позапрошлого века любили приписывать месяцу. Фонтан главный потому, что он самый большой (как говорят скульпторы, две натуры – два с половиной метра высотой) и круглый, то есть является естественным центром притяжения остальных: Бетховена, Фаэтона, Гусарской баллады, Польки, Пропеллера и Ломтика мандаринового пирога. Имена всех участников наводят на мысль о том, что здесь действует какая-то банда любителей забористых ников и аватарок. Хотя, надо сказать, что все, от Бетховена до Пропеллера, кроме, конечно же, Фаэтона, наделены определенным портретным сходством и не скрывают свои лица.
Воспитанные у каскадов Петергофа и в аллеях Летнего сада жители Петербурга к Фаэтону в саду более привычны, чем к Польке и Пропеллеру, хотя бы если иметь в виду внешний вид. Сад, как все помнят из книги Д. С. Лихачева «Поэзия садов», можно «читать», подобно книге, повествующей о миростроении, об умирающей и возрождающейся жизни, о наслаждениях духовных и телесных. Между тем, следующий вторым за самым знаменитым европейским садом – Версалем, сад Бомарцо был разбит совсем о другом и называется теперь «Сад монстров». Там, правда, тоже есть своя Церера и свой Сад Вечности, но посетителям гораздо сильнее вспоминаются огромнейший Слон Ганнибала с боевой башней, в ногах у которого валяется поверженный гигант в доспехах. Сфинкс в Бормарцо больше похож на женщину-крокодила, а не льва; Пегас игрушечным коньком венчает гору почти ацтекских камней; и старый морщинистый Дракон что-то такое нежно объясняет маленькому дракончику; а Фурия весьма натурально вгрызается когтями в густой мох, распластав по земле толстенный чашуйчатый хвост. Странное и прекрасное извечно соперничали за человеческое воображение. И в Петергофе у величия Самсона, раздирающего пасть льву, поклонников едва ли не столько же, сколько у спрятанных в гуще парка шутих: «Дубка», «Ёлочек» и «Зонтика», похожего на поганку нечеловеческих размеров.
«Крем-брюле» Ивана Горшкова представляет собой садовую скульптуру нового поколения, генетически связанную как с «Гигантским мороженым» Клэса Ольденбурга, так и с прихотливыми маньеристическими и барочными монстрами, которые в наше время выродились во всяких гномов, тогда как Аполлоны превратились в юношей с веслами. Иван Горшков меняет своими фигурами представления о саде: они мыслятся лучше всего в неких виртуальных пространствах, например, в офисном саду при билдинге «Людей в черном», где скульптура, конечно же, должна быть собранием типов всех нелегалов Галактики. Почему бы не предположить, что с разных планет и их спутников сюда пожаловали Бетховен с Фаэтоном и Пропеллер с Куском мандаринового пирога? Таинственный остров Новой Голландии, чье странное обаяние и величие космической корабельной архитектуры теперь благодаря музею «Гараж» реанимированы, как раз подходящее место для таких необычных контактов.
