Назад

МЕСТА. 1.

7 ноября 2012-13 января 2013

Представленный на выставке ансамбль картин называется «Места.1». Название точно отражает то, что за картинами стоят впечатления-представления о некоторых местах, более или менее конкретных. В то же время сами живописные вещи являются здесь по определению картинами (обликами, образами, иллюзиями) мест, а не суверенными «местами» и «материальными индивидуальностями».

Анна и Алексей Ганы вперяют свои взоры в природу. Субъективно это так и даже в двойном смысле. Они действительно любят дали, пространство, озера, залив - и с такой же интенсивностью они погружены в краски, в пространства, возникающие на холстах. И все это природа. Однако, в отличие от художников начала 20 в., они не ждут от природы спасения, приникая к ее материнской груди. Образ мышления Анны и Алексея далек от натурализма, витализма, физикализма. Гораздо больше, чем о природе, они размышляют о времени и месте, в котором живут, о культуре, а также о душах и о духе, витающем среди пространств и времен. Их пейзажи обманчивы, это не ландшафты и не образы стихийной природы. Думается, что, прежде всего, перед нами образы времени, эпохи, образы или, точнее, следы самоощущения людей определенного исторического и локального, но также и всемирного времени. Если Рильке трактовал природу как нечто «чуждое, неродственное, неуловимое», то наши художники всматриваются в нечто гораздо более «чуждое» и «другое». - Я называю это безвременьем. Подобно тому, как пейзажисты, которых имел в виду поэт, находили в неродственном родственное, современные художники, испытывая безвременье, раскрывают свое и, возможно, оставляют его, свое безвременье, позади себя, идут дальше.

Цель работы наших авторов - не формальная или образная законченность. Цель в том, чтобы остаться внутренне честным по отношению к своему ощущению, которое колеблется и полно двойственности; остаться как в пределах одной картины, так и в творческой работе в целом.

Картины Анны и Алексея Ганов - это картины безвременья, когда стерлось противопоставление активности и пассивности, предмета и субъекта. Воцаряется ожидание, хотя ждать, кажется, нечего, все и так уже здесь. Каждая картина подобна прелюдии, весь творческий период – большая прелюдия и вот, уже закрадывается мысль, что и вся жизнь - бесконечная прелюдия. Безвременье чревато, но беременность длится мучительно долго. Работы Ганов не могут это скрыть. Это картины состояния, не события.

Событие приходит извне. Оно дает название триптиху: «Утёйя». Это трагическое, ужасное событие. Оно явилось из самой глубины нашего благополучного мира, оно порождено безвременьем. Любитель классической музыки и фильмов Ларса фон Триера – ими увлечены сегодня и наши художники, да и бог весть кто еще - одинокий норвежский мужчина с благородным профилем викинга обрушивается на будничных чиновников, на невинную молодежь, на все сложившееся благополучие под предлогом борьбы с принципами мультикультурализма, под флагом строгого западноевропейского протестантизма. Но дело не в эмигрантах, превративших Осло в поселение цветных людей, дело в безвременье. - Это оно толкнуло Брейвика на кровавое дело. Это скука кричит, как кричала и кричит она на картине Мунка. Это ее душные, вкрадчивые скалы движутся по поверхности и в пространстве двухметрового триптиха. Это она достигает монументальности, даже картинности, выглядит героически, но так и не становится событием, не дает драмы. Не было драмы, тем более трагедии и на острове Утёйя, где никто не сопротивлялся, никто не боролся, даже «отважный» Брейвик.

Источником скуки является, в частности, мономания, монодия и монологизм, проистекающие из «монизма» как идеологии скуки. Монизм не знает ничего нового, ничего другого, потустороннего. Чтобы удержаться, он должен являться сам себе респектабельным, интересным, эстетическим.

Я переживаю картины Анны и Алексея как пейзажи накануне, на пороге события, может быть, пейзажи перед битвой. Но надежды на очищающую грозу почти нет. Картинка может измениться мгновенно: небо возьмет да и станет светлым, чистым - и тогда появятся «Места. 2». Пока же одна Утёйя - утеря, утка, топь и утопия, клубящееся, косматое нечто, ватный горизонт и durée, longue durée …

«Время красит, безвременье старит», - говорил народ в старину и был, конечно, прав. Однако, то глубокое переживание пустоты, которое я констатирую в живописи Ганов, делает ее самое открытой для непредсказуемого, обещает возможность нового зачатия времени.

Иван Чечот